Рита, Юля и Жармен

Мне очень повезло – сегодня они работают сразу все трое, хотя дежурства смотрителей Музейно-выставочного центра Забайкальского края распределены по месяцу в своём, особом порядке, и такие совпадения случаются редко. Сегодня же на первом этаже дежурит Маргарита Михайловна, на втором меня ждёт Юлия Георгиевна, на третьем предупреждена о нашей встрече Жармена Филипповна – Рита. Рита, Юля и Жармена – смотрители МВЦ, ветераны забайкальской геологии, дети сороковых, чьи воспоминания вошли в книгу «Детство, опалённое войной». Накануне 75-ой годовщины Великой Победы такие встречи приобретают особый смысл.

Маргарита Михайловна

Маргарита Михайловна Лебедева родилась 13 августа 1939 года в городе Галич Костромской области. Это был крупный железнодорожный узел, но совсем небольшой районный центр, население которого до начала войны составляло примерно десять тысяч человек. Располагается Галич на берегу озера. Здесь семья жила до войны.

Рита была самой младшей из четверых детей, и мало что помнит из того времени. Сначала девочку водили в ясли, потом в детский сад. Вот самое раннее воспоминание: темно, мама сажает её в санки, закрывает от холода одеялом с головой, тянет верёвку, снег скрипит …

Отец, Михаил Петрович Лебедев, был коммунистом, в армию его забрали из Ленинграда, где он сдавал вступительные экзамены для заочной учёбы в педагогическом институте имени Герцена. Политруком Михаил Петрович прошёл всю войну, сражался на Калининском, 3-м Белорусском, 1-м Прибалтийском фронтах, захватил японские события. Войну закончил в Порт-Артуре, а домой вернулся только в сентябре 1946 года. Был награждён тремя орденами и шестью медалями. Получил педагогическое образование, работал учителем в родной школе, а затем и завучем.

Жили тяжело, скудно и очень голодно. Только с годами стала понятней и весомей значимость родительского подвига, усилия их матери, сохранившей тогда своих детей. У них было две козы, благодаря которым, считает Маргарита Михайловна, и выжили – дети ходили в ближайший лес заготавливать ветки, рвали для коз траву. Спасал и огород, около дома сажали картошку.

Жители Галича работали в помощь фронту. Собирали деньги, одежду, селили у себя семьи, эвакуированные из блокадного Ленинграда. С самого начала войны в городе действовал госпиталь, где лечили тяжелораненых бойцов. Работали кожевенный и два кирпичных завода. В озере водилось много рыбы, которую добывали рыболовецкие артели, и в магазинах можно было купить сушёную мелкую рыбёшку под названием «вандыш». Она стоила недорого и пользовалась спросом у населения, с вандышем варили суп и щи.

Отец был очень молчаливым человеком. О войне почти ничего не рассказывал, видно, что вспоминать было тяжело, да и подобные разговоры, какая-то особая близость между родителями и детьми в те годы были не приняты – нужно было восстанавливать страну, пережившую самую страшную и кровопролитную из войн. Михаил Петрович отдавал себя всего школе и чужим детям, свои же отца толком не видели. Мама Риты работала библиотекарем.

Сразу после школы девушка уехала учиться, по примеру отца, в Ленинград, но выбрала не педагогику, а геологию. В далёкое Забайкалье попала по распределению. В последний год учёбы произошёл с ней весьма необычный случай, который Маргарита Михайловна вспомнила много лет позже. Каким-то неведомым ветром занесло их, студентов-геологов, в Дом учёных, на выставку открыток знаменитого скульптора-самоучки, одного из основателей пионерского движения в СССР Иннокентия Жукова. С большим любопытством изучала Рита его открытки, биографию… А спустя несколько месяцев, окончив университет, она попала в Горно-Зерентуйскую экспедицию, на родину Иннокентия Николаевича. Что это было? Где Жуков и где они, студенты ленинградского университета?!

«Меня звезда привела», – улыбается Маргарита Михайловна.

Конечно, это можно было бы посчитать простым совпадением, если бы спустя три десятка лет, когда она уже ушла на пенсию, не случилось ещё одно такое «маленькое чудо». Объединение «Читагеология», которому Маргарита Михайловна Лебедева отдала 31 год своей жизни, находилось в ожидании технического перевооружения. Вот-вот должны были поступить компьютеры, и временно отдыхающей Маргарите Михайловне сообщили: «Как только реформа закончится, примем Вас обратно!». Она, к слову, задумалась, не уехать ли в Галич, но на имеющиеся сбережения квартиру там купить было сложно, потому решила остаться в Чите. А тут пришла в гости подруга, говорит: «Не надо тебе к компьютерам возвращаться! Ты и так много читаешь, а там совсем глаза оставишь, книгочейша. В художественном музее смотритель требуется, вот твоё место. Я как раз оттуда иду, с выставки Иннокентия Жукова, знаешь такого?».

Оглядела Маргарита Михайловна свои книжные полки с тяжёлыми альбомами по искусству, которые собирала как отдушину всю свою геологическую жизнь, вспомнила ленинградскую выставку открыток… На работу в Областной художественный музей её приняли сразу. Осенью нынешнего года исполнится 25 лет, как она работает здесь смотрителем.

«Вся моя сознательная жизнь прошла в Забайкалье, – улыбается моя героиня. – Мне здесь нравится всё: шикарные возможности для геологов, природа, хорошие друзья. Я прикипела душой к нашему музею. Где ещё я такую работу найду? Нам все завидуют, а мы тихо радуемся, потому что работа у нас – лучше не бывает. Народ в музее дружный, от Дины Геннадьевны (Д.Н. Корсун, директор ГАУК «МВЦ» Забайкальского края, – авт.) мы в восторге.

Но, конечно, времена поменялись. Раньше в музей ходили толпы, домой вечером вернёшься без ног, хоть я и спортивная, а сил нет. А сейчас ходят мало. Я – смотритель, слежу, чтобы не трогали картины, чтобы был порядок. Посетители бывают разные. Детки очень шустрые, шумят, руками машут, но они всегда такими были, им надо потрогать. Вот и говоришь: «Читай – «холст, масло, не трогать руками». Если каждый потрогает, что останется от картины?».

В прошлом году Маргарита Михайловна Лебедева была награждена медалью «Дети войны», её воспоминания опубликованы в книге «Детство, опалённое войной». Сама же она не считает, что её заслуги велики.

«Кто раньше родился, чем мы, те да, – колоски собирали, копали картошку, помогали взрослым, они заслужили, – это я прошу её мнения по поводу закона «О детях войны» и помощи государства. – Заслужили наши родители. Сейчас всё больше и больше начинаешь понимать, каково им пришлось, а в своё время мы не ценили этого. И сейчас я думаю, как много не сказала я своим маме и папе, моим добрым, интеллигентным родителям. Вот им – досталось, а лично моей заслуги нет. Тем, кто плохо живёт, конечно, надо помогать, а кто нормально, и если нет у государства возможности помочь, то и обойдутся. Я не рассчитываю на помощь государства, сама работаю, чтобы себя содержать, и как-то так, прохладно отношусь к этому закону».

Маргарита Михайловна давно стала забайкалкой. Любит и Питер, куда периодически ездит в отпуск на месяц, на два, встречаясь с однокурсниками, но Чита стала для неё по-настоящему родной. Вот идёт на работу утром, смотрит на сопки, и душа радуется, преисполненная восторга!

Спрашиваю Маргариту Михайловну, чьё творчество из забайкальских художников ей лично особенно нравится?

«Самые лучшие художники – это Пащенко, Скроминский, Шаликова, – спешит перечислить она любимых мастеров. – Сейчас Изместьева будет выставляться, молодая… Много у нас хороших художников, как бы кого не обидеть, – и сама себя перебивая, взволнованно говорит, – вот вы сейчас наверх подниметесь, так там последней висит картина Цыбиковой «Осенний букет», от которой идёт свет, её обязательно нужно увидеть».

Дома у Маргариты Михайловны висит весенний пейзаж Андрея Пащенко. Однажды она подарила Андрею Петровичу альбом живописи из домашней коллекции – для своих любимых художников ей не жалко, а через несколько дней мастер принёс своей поклоннице эту работу. Вот так рождается крепкая дружба, основанная на восхищении мастерством и общем преклонении перед прекрасным.

А между тем, 13 августа прошлого года, Маргарите Михайловне исполнилось 80 лет.

– Как у вас хватает сил работать? – удивляюсь я.

– Сил-то хватает! – улыбается она. – Я же геолог, это о чём-то говорит! Геолог – это состояние духа, души и тела. Я занимаюсь спортом, делаю зарядку, с утра всю жизнь обливалась холодной водой, вечерами и в выходной иду с палками в лес, поэтому я в приличной физической форме и могу работать.

– Вам, наверное, все комплименты делают, – уточняю я.

– Да кто будет делать-то? Кто знает, сколько мне лет? – она смеётся. – Хотя… Вот раз бабушку с палкой веду на мероприятие, помогаю подняться. Она спрашивает: «А сколько Вам лет?». Отвечаю. «Ой, а я-то моложе», – говорит она. Вот я про себя посмеялась: «Моложе, только веду тебя я».

Жизнью своей я довольна и считаю, что главный её секрет в умении радоваться. Держаться, работать. А Вы обязательно посмотрите Цыбикову, а то её сейчас снимать будут!».

Я прощаюсь с Маргаритой Михайловной и поднимаюсь на второй этаж.

Юлия Георгиевна

В нашей маленькой Чите, если захотеть, можно всегда найти общих знакомых и «правило шести рукопожатий», зачастую, смело сокращается, к примеру, до трёх. Вот и Юлию Георгиевну Горбунову я знаю заочно, поскольку имя её сына, доктора медицинских наук Владимира Владимировича Горбунова, хорошо известно не только в медицинской среде Забайкалья. Она же, услышав, что упоминаю про сына, тут же обнимает меня: «Значит, мы почти родственники!».

Родилась Юлия Георгиевна 11 сентября 1941 года, когда отец,  лейтенант Георгий Петрович Алфёров, защищал Родину под Москвой. Осенью-зимой 1941-го, когда шли самые кровопролитные бои за столицу, он командовал взводом сибиряков. Погиб в боях возле деревни Кузовлёво Подольского района, так и не увидев родившейся дочки.

О своём отце Юля узнала много позже. Георгий Петрович был учителем математики, а затем директором школы в селе Батурино Прибайкальского района Республики Бурятия. С Юлиной мамой, Евфросиньей Иосифовной, он познакомился в городе Улан-Удэ, на учительской конференции, в сентябре 1936 года, она была учительницей начальных классов. До войны, по меркам того времени, семья жила материально хорошо. У папы был фотоаппарат, патефон, несколько костюмов, много книг. На всю жизнь запомнилась Юле красивая железная кровать с блестящими набалдашниками. Дом был на две квартиры. Электричества в селе не было, люди пользовались керосиновыми лампами. Избы, в том числе и школа, отапливались дровами, но всегда было страшно холодно. Зимой на село совершали набеги стаи волков, которые уничтожали и без того небогатые запасы жителей.

Юля родилась третьей дочерью, но первая, Роза, умерла во младенчестве, поэтому подрастали они вместе с Миной, появившейся на свет в декабре 1939 года.

«Для папы война началась ещё в 1938 году, когда читинский военкомат призвал его на курсы военспецов в Петровский Завод, – вспоминает Юлия Георгиевна. – Родился он в 1910 году. В 1941-ом был призван на фронт уже командиром взвода 51-го стрелкового полка Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Маме пришлось переехать поближе к своим родителям, в село Ильинка. С фронта от отца пришло несколько писем, в которых он писал: «Сохрани дочерей!». Надеялся на победу, возвращение домой и мирную жизнь, но погиб уже 16 декабря 1941 года».

Всю войну Евфросинья Иосифовна работала учительницей в Селенгинской шпалозаводской начальной школе, потом ушла в ЖКО. Работала и в колхозе, потому что там иногда давали продукты – картошку, муку, яйца, зерно. Трудовая дисциплина в годы войны была очень строгой, за малейшее опоздание можно было и в тюрьму угодить, поэтому Юля и Мина часто сидели дома одни, без взрослых, и им было очень страшно. Настоящим же праздником был приход мамы с работы, ведь она всегда приносила чтонибудь из еды. Продуктами помогали бабушка с дедом, так как на зарплату учительницы прожить с двумя детьми было трудно.

Не только они, но и многие дети той поры были представлены сами себе. Село стояло на берегу Селенги, где ребятня проводила летом целые дни, купаясь в реке. И каждое лето кто-нибудь тонул. Были случаи отравления беленой и даже самоубийства из-за голода и тяжёлой жизни. В память Юлии Георгиевны навсегда врезались проводы на кладбище. Это очень страшно. Умерших было жалко, и именно с этими похоронными воспоминаниями для неё связано понятие «война».

После войны семья переехала в пос. Каменск Кабанского района, там Юля пошла в школу. Землекопами и грузчиками на строительстве цементного завода работали бывшие бандеровцы, полицаи – белорусы, немцы. Их дети учились в местной школе, но никакой вражды между учениками не было. В первом классе все были разных возрастов – от 7 до 9 лет. У большинства не было отцов, только у некоторых были отчимы. Одеты все дети были очень скромно, носили чулки, для тепла сверху надевали сатиновые шаровары. Обувь за старшими донашивали младшие. В школе их подкармливали, давали бутерброд – кусочек хлеба, смазанный растительным маслом и посыпанный сахаром, который казался вкусным необычайно.

В 1947 году отчим появился и у Юли, мама снова вышла замуж. Второй муж был контуженным, нервным, дети боялись его, хотя он никогда и пальцем их не тронул. Всю войну он прошёл водителем, и однажды даже прославился во фронтовой газете – вышла заметка, как в течение боя он подвозил снаряды к одному и тому же месту восемь раз!

В семье родилось ещё трое детей. Жизнь с каждым годом налаживалась. Они подросли, стали больше помогать маме, каждый день стояли в длинной очереди за хлебом. Попробовали конфеты – подушечки и сахарные, ярко-жёлтые, белые. Это было страшной редкостью, а вообще, самым вкусным из всей еды девчонки считали молоко, которое иногда приносила мама.

Однажды Юлю вызвали к директору школы. Она очень испугалась, но оказалось, что зря – Владимир Ефимович Кожевин (так его звали) был однокурсником папы, с которым перед войной они вместе учились в Кяхтинском педагогическом техникуме. «Твой папа был очень умным и справедливым человеком, – сказал тогда Владимир Ефимович. – Ты, Юля, очень похожа на отца». И эти слова во многом определили дальнейший путь девочки.

Она выбрала профессию учителя, после школы поступила в Читинский педагогический институт, на естественно-географический факультет. После окончания несколько лет работала учителем химии и биологии в сменной вечерней школе на КСК, потом перешла работать в лабораторию ПВРЗ, где проверяли на содержание металла тормозные колодки, затем немного в «Читаэнерго», ещё 15 лет – в химлаборатории «Читагеологии», где исследовали забайкальские руды, обсчитывали месторождения, в том числе Удоканское.

Юлия Георгиевна вышла замуж, родила дочь и сына, перевезла в Читу маму.

В конце «лихих девяностых» семья её казалась весьма благополучной: дети выучились, пенсия оформлена, муж рядом, а потому сократили её одной из первых, ведь работу старались оставить матерям-одиночкам. Юлия Георгиевна и не сопротивлялась. А спустя несколько месяцев неожиданно стала вдовой, ушёл из жизни любимый супруг Владимир Степанович.

В Музейно-выставочный центр она попала случайно. В 1999 году он назывался Областным художественным музеем, в службе занятости была временная вакансия музейного смотрителя. Юлия Георгиевна решила попробовать. Временная работа растянулась на два десятка лет, она и сегодня любима, поскольку даёт общение и значительно расширяет кругозор.

«У нас сейчас великолепная выставка, посвящённая Пикассо, – говорит, между тем, моя героиня. – Пойдёмте, я покажу Вам, это же удивительно – 30 эскизов его знаменитой «Герники»! Посмотрите!».

Жизнь идёт своим чередом. Сестра, Мина Георгиевна, стала врачом-патологоанатомом, живёт в г. Братске Иркутской области. Мама прожила большую жизнь – 93 года. Она часто рассказывала внукам о жизни во время войны в тылу, о трудовом подвиге советского народа, об их дедах-победителях.

«Сама я, может быть, не всего достигла, что хотела, потому что в детстве, например, я очень мечтала стать врачом, – улыбается Юлия Георгиевна, – но я горжусь своими детьми. Они выросли достойными людьми, живут и работают в Чите. Дочь, Оксана Владимировна Наумова, полковник наркоконтроля в отставке, 29 лет возглавляла экспертно-криминалистический отдел. Сын Владимир Владимирович Горбунов, врач-кардиолог, профессор, доктор медицинских наук. У меня уже есть и правнучка! Мои дети и внуки гордятся своими дедами и свято чтут их память. Мы сделали портреты моего отца, отца мужа – Горбунова Степана Александровича, идём с ними в колонне Бессмертного полка, весной обязательно приходим на Мемориал, приносим цветы».

Останки Георгия Петровича Алфёрова покоятся в братской могиле. Несколько лет назад его племянник, двоюродный брат Юлии Георгиевны, специально приезжал на это место, сделал фотографии для сестры, но обстоятельств гибели лейтенанта так никто и не раскрыл. Как и двух десятков старшин и рядовых, с кем он лежит рядом, вдалеке от родных мест.

Жармена Филипповна

Когда мама сердилась, то говорила строго: «Жармен, я кому сказала!», и тогда маленькая грознинская девочка внутренне съёживалась. Необычное имя не нравилось, ей хотелось быть попроще, как все. Позже, в школе, она стала называть себя Жанной, а когда, получив паспорт, отправилась записываться в самую главную библиотеку Грозного – имени Чехова, то представилась Жанной и там. Библиотекари строго отчитали: «Вот исполнится тебе 25 лет, и меняй имя, как хочешь, а пока ты – Жармена, так и запишем, как в паспорте».

Это необычное имя мама, Клавдия Тимофеевна Акулинина, взяла из романа Золя. Свою старшую дочь, рождённую в 1937 году, она назвала Светланой; в августе 1941 года родился сын, получивший имя Валерий – из исторического романа «Спартак». Семья была русской и очень читающей.

Папа, Филипп Ильич Потявин, был специалистом по связи, работал в НКВД.

Рождённая 25 июля 1939 года, Жанна Филипповна (я буду называть её теперь так, как ей привычно, – авт.) о войне никогда не вспоминала, не рассказывала о ней ни детям, ни внукам. Но несколько лет назад, её, как дитя войны, попросили поделиться воспоминаниями издатели книги «Детство, опалённое войной», и тогда, как по мановению волшебной палочки, словно из ниоткуда, стали появляться воспоминания, казалось бы, вытесненные взрослой, мирной жизнью.

«1943 год был переломным в войне, и было очень трудно, – рассказывает она. – На Кавказе добывали нефть, были нефтеперегонные заводы, вырабатывающие бензин, поэтому Грозный нельзя было сдать немцам. Стояли как за Сталинград. Мама и тётя ходили рыть траншеи, одна из которых была за моей школой. Мы, маленькие, тоже были с ними. Потом эти траншеи заливали мазутом, и если бы пошли танки, то его бы подожгли. По сути, город готовился к уличным боям, стоять насмерть. Напротив моей школы был противотанковый дот.

Чеченцы готовились встречать фашистов. Сталин приказал выселить их с Кавказа в 24 часа. Аулы стояли пустые. Мама пошла в охранный батальон в горах, взяла меня с собой. Однажды появился беглый чеченец, обросший, страшный, я испугалась его и лишилась речи. Не помню уже, сколько не могла разговаривать. А потом беглые чеченцы угнали отару овец, и маму должен был судить трибунал. Время военное, это было очень страшно, но заступился комбат, сказав, что у неё трое детей, и не в рюкзаке же она эту отару унесла.

Мы, дети, ходили собирать объедки. Помню, что было стыдно, одни прикрывали, а другие поднимали, чтобы люди не увидели. Очень хорошо, если доставали макуху, жмых из подсолнуха – его можно сосать долго и есть не хочется.

А в какой-то период в Грозном не давали паёк. Про Ленинград говорят, что там голодали, а у меня была полная дистрофия, я уже просто не хотела есть. Но мы были детьми, нам хотелось играться, поэтому развлекали себя тем, что придавливали пальцем запястье, наблюдая, у кого из всех, опухших от голода, глубже оставалась ямка на руке».

В годы войны они жили все вместе – бабушка, тётя Натуся с дочкой Галей, мама с тремя детьми и жена маминого брата Петра с сыном Геннадием. Мамины братья, Иван и Пётр, ушли на войну в 41-ом. Иван попал в плен, бежал и партизанил в Италии. Пётр служил в мотопехоте, погиб под Ростовом.

Отец вернулся ранней весной, когда ещё лежат снег. Сразу пошёл на работу в МВД. Дома появилась картошка, головы от рыбы, однажды – сливочное масло в кастрюльке. Филиппу Ильичу дали одну путёвку в Анапу и Жанну отправили туда в лагерь. Она поехала босиком, потому что никакой обуви не было. В Анапе собрались такие же дети-дистрофики, а на берегу моря, недалеко от них, лежали поднятые со дна мины, которые обезвреживали по ночам. Чтобы пробудить у ребятишек аппетит, им давали вино, по ложечке, и даже по кусочку трофейного шоколада, уговаривали поесть.

Папа никогда не рассказывал про войну, а когда выпивал водки, то вспоминал и плакал. Он умер, когда Жанна училась в 9 классе. Через год умерла Клавдия Тимофеевна. Девушка не стала менять имя, по документам она осталась Жарменой, в память о маме.

Муж двоюродной сестры работал геологом, был «номенклатурой Москвы», и приехал в очередной отпуск из неведомой Читы. Шёл 1957 год. Жанне было 18, она только что получила аттестат. Бабушка спросила: «Хочешь с ними?». Вчерашняя школьница кивнула, тогда бабушка велела геологам забрать сироту с собой.

Проводник спросил: «Куда, девочка, едешь?». – «В Читу», – ответила Жанна. Она и вправду была маленькой и очень худой, просто девочкой. – «В Читууу, – передразнил проводник, раздавая бельё, – нашла куда ехать! Или оставайся до Читы или дальше Читы езжай».

Но новый город ей понравился. В её большом промышленном Грозном жизнь начиналась в 4 утра, шумели трамваи, а здесь было тихо. Она никогда не видела деревянных домов, а здесь всё выглядело, словно маленькая деревня. Вот только климат был непонятен, южанка долго привыкала, что утром надо одеваться, а с работы идешь – надо раздеваться, такой резкий перепад температуры.

Жанну взяли работать в лабораторию, а поскольку она ещё ничего не умела и не знала, поставили на изготовление пакетов для породы. Сразу поступила заочно в Иркутский геологоразведочный техникум, а к защите диплома уже вышла замуж за сына начальника лаборатории.

Свекровь была очень волевой, необычной женщиной. В войну, чтобы бонны заработать, она сама с отбойным молотком добывала вольфрам; была химиком, которую ценили и звали работать в Москву, в трестовскую лабораторию в Бронницах. Её сын – будущий супруг Жанны Борислав, тоже был геологом, заочно окончил Красноярский институт. Девушка, приехавшая с Кавказа, была очень стеснительной и скромной, воспитание не позволяло ей даже за руку держаться с молодым человеком, а Борислав не отходил от красавицы ни на шаг и сразу сделал предложение. Сестра сказала: «Выходи!», – и что бы там ни думала себе Жанна, ослушаться старшую даже и мысли не было.

С супругом они прожили 25 лет. Сначала на свет появился сын Миша, потом дочка Света, но главным в жизни Жанны Филипповны Щиновой всегда оставалась работа. Трудилась она в Московском тресте №1, в редкометалльной экспедиции №2, сначала в лаборатории минералогии лаборантом, затем в спектральной лаборатории. Работала в должности техника и инженера-геолога, занималась металлометрическим анализом, подсчётом запасов.

«Всем лучшим я обязана геологам, – говорит Жанна Филипповна. – Какие были люди интересные! Раньше геологов было мало, приезжали со всей страны. И я была счастливой, я считаю, что смысл жизни – в работе».

Дети росли самостоятельными. На больничный давали всего три дня, и тогда она договаривалась с сыном, чтобы тот пораньше приходил из школы нянчиться с сестрёнкой. Было так, что Светочка и вовсе сидела одна. Особенно важны были субботы. В то время они были рабочими, и в партии была нерушимая традиция – в этот день убирали пантограф (два стола вместе, переводит из масштаба в масштаб, – авт.), все вместе садились обедать за большой общий стол и начинали самый интересный разговор, велись дебаты. Жанне казалось, что она просто не переживёт, если не придёт на работу в субботу и что-то пропустит. Без этого она просто не могла жить.

А потом грянула перестройка.

Ни разу не передавшая незаконченным ни один проект, не позволявшая себе возвращаться из командировки, не выполнив задания, она осталась, что называется, не у дел. Было много планов, работать в своей «инженерке» она рассчитывала ещё года четыре, уже была начальником геологической партии, имелись ученики, но… Уходить было обидно.

Знакомая предложила на месяц, период отпусков, поработать в Областном художественном музее смотрителем зала. Жанна Филипповна согласилась, и вдруг перестройка обернулась для неё новыми открытиями и впечатлениями. В музей стали привозить интересные, необычные выставки. Больше всего ей нравилась греческая мифология, восковые фигуры, а смотрителям разрешили в свои дежурства ещё и вести экскурсии, так что читать, узнавать новое, рассказывать об этом людям было очень интересно. Всегда доброжелательно к своим работникам относился директор музея Валерий Шамильевич Баширов, поэтому один месяц растянулся на много-много лет.

… Нашу беседу прерывают шаги – на третий этаж Музейно-выставочного центра поднимаются очередные посетители. Жанна Филипповна проверяет входной билет. Я вижу, что молодежь идёт не к начальным экспонатам выставки, и громко сообщаю им об ошибке.

«Не всем нравится, когда им указывают, – тактично замечает моя героиня. – Некоторые люди хотят разбираться сами, поэтому мы вмешиваемся только, когда человек попросит».

У меня появляется повод поговорить о современном поколении, и, в принципе, о сохранении идеалов и ценностей.

«Моему внуку 30 лет, – говорит Жанна Филипповна, – и одно время мы с ним не понимали друг друга. Он вдруг начал говорить, что у нас ленивый народ, что если бы все работали, то страна бы жила совершенно по-другому; гдето набрался, понимаете?! И тогда я ему говорю: «Антон, вот смотри, твоя ли бабушка не работала?». В детстве я работала в садах на фруктах, нас отправляли лазить, собирать по деревьям абрикосы. Папа умер, после 9 класса всё лето работала в детском саду. После школы приехала в Читу, сразу устроилась в лабораторию и начала учиться. Привезла в Читу и воспитывала младшего брата. Сейчас мне 80 лет, я работаю. И я – простой человек, я всегда жила со своей страной и приравниваю себя к моему народу. Да, хитрецы и мудрецы, разные проходимцы всегда были, и не будем о них. Но вот я, твоя бабушка, простой человек. И народ такой же. Разве твоя бабушка не работала? Разве я – ленивая?!

И знаете, он на какой-то период задумался. А потом стал про Сталина со мной разговаривать, а я помню, как хоронили Сталина, как мы рыдали все, и помню, как Сталин старался накормить народ сразу после войны… И теперь он стал говорить, что где-то в стране у нас и сейчас живут как при социализме, стал кое-что рассказывать, показывать мне, искать в интернете другую информацию, и у него изменилось мировоззрение.

Но ведь что происходит вокруг? Почему наше правительство позволяет оболванивать наших детей? Меня трудно переломить, потому что я люблю свою Родину. Невзирая на все сложности, трудности, я – патриот, и категорически против того, что творится сейчас, ведь нам никогда и в голову не приходило, что будут переделывать историю, что станут переписывать учебники. Да, конечно я не всё знаю, понимаю, но я же – очевидец, пусть не глобально, но я же кое в чём разбираюсь».

…Всю жизнь она мечтала вернуться на родину, в Грозный, но так и не случилось – сначала боялась оказаться без ничего, потом происходили иные, страшные события… «Брата убили в эту войну», – говорит Жанна Филипповна. «Эта» – значит чеченская. Старшая сестра была партийным работником – первым секретарём Веденского райкома («опальное Ведено», – говорили тогда по телевизору), – «попала в мясорубку», уехала из Чечни под Воронеж, где и умерла.

Несколько лет назад трагически погиб сын Жанны Филипповны. Дочка Светлана, сама уже бабушка, преподаёт английский язык в школе. Подрастают трое правнуков, а в далёком Грозном, на малой родине, осталась лишь одна её сестра, двоюродная.

В памяти же, наравне с воспоминаниями о военном детстве и труде на благо Родины, живёт самый главный фильм – «Летят журавли», смотреть который без слёз она просто не может… А ещё – скрытые временем, но сохранившиеся в душе все долгие десятилетия, воспоминания. Вопрос дочери: «Мама, что ты один хлеб ешь?». Запах настоящего, свежего, послевоенного, удивительного хлеба – которого, казалось ей, тогда, семьдесят лет назад, им, детям, дали по целому батону – каждому (а наверное, всего лишь по куску). Три отцовские медали. Память, которая пока ещё живёт.

Мария Вырупаева

“Культура Забайкалья” №4 (455) // апрель 2020